КУАЙН УИЛЛАРД ВАН ОРМАН (1908 1997)

американский философ и логик. Один из участников Венского кружка (1932-1934). Окончил докторантуру под руководством Уайтхеда. Преподавал в Гарвардском университете (с 1938). По свидетельствам ряда историков философии и науки, оказал весьма значимое воздействие на диапазон философских дискуссий второй половины 20 в. Основные работы: *Система логистики* (1934), *Новые обоснования для математической логики* (1937), *Элементарная логика* (1941), *Математическая логика* (1949), *Две догмы эмпиризма* (1951), *С логической точки зрения* (1953), *Методы логики* (1959), *Слово и объект* (1960), *Пути парадокса и другие очерки* (1966), *Онтологическая относительность и другие очерки* (1969), *Источники эталона* (1974), *Теории и вещи* (1981), *Сущности* (1987) и др. К. был вполне уверен в пригодности современных ему логических методов прояснять философские проблемы не только семантические и логические, но и традиционные, онтологические: *обычный язык остается... фундаментальным... в качестве средства окончательного разъяснения*, но для целей *творческого аспекта философского анализа* ему недостает той точности и свободы от вводящих в заблуждение предположений, которой можно достигнуть посредством *современных методов квантификации*. Анализируя парадигму постижения мира, свойственную эмпиризму, К. (развивая идеи Канта об *аналитических* и *синтетических* истинах, а также мысль Лейбница о водоразделе между *истинами факта* и *истинами разума*) утверждал, что она, во-первых, основывается на догме *дискриминации* (*аналитические истины* выявляются посредством выяснения значения терминов, *синтетические* же через изучение данных факта). При этом, по К., аналитические утверждения правомерно подразделять на два разряда: логических истин (остающихся таковыми при любой мыслимой интерпретации составляющих терминов, ибо их истинность задается их логической формой самой по себе) и истин, для проверки которых необходимо выявить синонимичность входящих в них терминов. В этом контексте существенную значимость приобретает принципиальная разница между сигнификатами (коннотатами) и денотатами, т.к. нередки ситуации, когда различные понятия обозначают одну н ту же вещь при полном расхождении смыслов (*утренняя звезда* и *вечерняя звезда* пример Фреге). Сигнификат, т.обр., являет собой то, чем становится сущность (в стилистике аристотелевского понятийного ряда), когда она в процессе собственного смещения в вокабулу дистанцируется от объекта. Но даже такая трактовка ситуации, позволяющая элиминировать сигнификаты в репертуарах прояснения аналитичности соответствующих суждении, не устраняет сопряженных задач осуществления процедур синонимии. *С момента, когда установлено, что дефиниция не есть лексикографическая регистрация синонимии, ее нельзя принять в качестве обоснования*, полагает К. В целом, во всех случаях (кроме тех, когда конституируются *чистые* дефиниции эксплицитные конвенции продуцирующие новые символы в целях оптимизации мыслительных процедур) дефиниция лишь опирается на синонимию, предварительно не объясняя ее. И это означает, что логически четкое разведение аналитических и синтетических суждений невозможно, признание же его допустимости это, согласно К., вера во *внеэмпирическую догму эмпириков, что является метафизическим моментом веры*. Далее, в русле своих рассуждений К. анализирует догмат эмпиризма о том, что *любое осмысленное суждение переводимо в суждение (истинное или ложное) о непосредственном опыте* или подход, именуемый радикальным редукционизмом. Со времен Локка и Юма, полагает К., требовалось, чтобы любая идея коррелировалась с чувственным источником. В границах парадигмы эмпиризма осуществляется движение от слов к *пропозициям* (по Фреге), от пропозиций к концептуальным схемам и т.д. Т.е., по К., *единство меры эмпирической осмысленности дает сама наука в ее глобальности*. Высказанная в 1906 П. Дюгемом идея холизма применительно к комплексу человеческих суждений о внешнем мире (т.е. предзаданность последних теоретическим контекстом) была кардинально дополнена К. С его точки зрения, все наши познания и убеждения от самых неожиданных вопросов географии и истории до наиболее глубоких законов атомной физики, чистой математики и логики все созданные человеком конструкции касаются опыта лишь по периферии. Наука в ее глобальности похожа на силовое поле, крайние точки которого образуют опыт. Несогласованность с опытом на периферии приводит к определенному внутреннему смещению акцентов. Трансформируется аксиологическая нагруженность и познавательный статус различных компонентов данной системы (пропозиций), логически связанных между собой. *Конкретный опыт, по мнению К., может быть связан с особой пропозицией внутри поля не иначе, как опосредованным образом и ради равновесия, необходимого полю в его глобальности*. Как постоянно утверждал К., *любая теория по существу признает те и только те объекты, к которым должны иметь возможность относиться связанные переменные, чтобы утверждения теории были истинными*. (Отсюда знаменитый *тезис К.*: *быть значит быть значением связанной переменной*. Мысль К. о существовании некоего множества конвергирующих повторений по сути своей выступила основой для формулирования им идеи философского *холизма*: по К., любой организм, биологический или физический, должен осмысливаться в качестве органической целостности, а не как сумма его частей.) Наука в целом, как и любое ее отдельно взятое суждение, оказывается, согласно К., в равной степени обусловлена как опытом, так и языком. (Тезис о субдетерминации научной теории языком и логикой: *все суждения могли быть значимыми, если бы были выверены достаточно отчетливо с другой стороны системы. Только суждение, весьма близкое к периферии, можно считать верным, несмотря на любой противоположный опыт, сославшись на галлюцинации или модифицируя некоторые из пропозиций, называемых логическими законами. Аналогичным образом можно сказать, что ни у одного суждения... нет иммунитета от ошибок и корректив...*.) Из этого следует, что даже две взаимоисключающие теории могут аппелировать к соразмеримой фактической очевидности каждой из них, а, следовательно, сопоставление теоретических систем с неконцептуализированной реальностью бессмысленно и непродуктивно. По мысли К., *высказывания о физических объектах нельзя подтвердить или опровергнуть путем прямого сравнения с опытом*; высказывания же, которым мы приписываем ложность или истинность, как правило, сложнейшим образом переплетены с детально разработанными концептуальными схемами, вместе с которыми в итоге они отвергаются или оправдываются. По К., для того, чтобы некоторые существенные фрагменты концептуальной схемы хотя бы временно полагать бесспорными и осуществить переход от одной части системы к другой, нередко бывает удобно формализовать эти решающие части в виде постулатов и определений; именно такая формализация, как правило, и обусловливала прогресс науки. Конечно и у этой процедуры есть пределы: согласно К., *если логика косвенным образом происходит из соглашений, то для вывода ее из соглашений уже нужна логика... логические истины, число которых бесконечно, должны быть заданы общими соглашениями, а не по отдельности, и логика нужна хотя бы для того, чтобы применить общие соглашения к отдельным случаям...*. И далее из того, что результаты законодательного постулирования являются *всегда постулатами по произволу, не следует, что они тем самым истинны по произволу*, использование постулатов осуществляется в терминах *дискурсивного* постулирования, которое *фиксирует не истину, а только некоторое упорядочение истин*. Разрабатывая собственную концепцию, К. обозначил (*Слово и объект*) *периферию* *стимулом*, а *пропозиции, близкие к периферии*, *утверждениями наблюдения*. К. разделяет точку зрения, согласно которой значение *живых* словоформ традиционно задается параметрами их языкового использования сообществом людей. В случаях же *радикального перевода* (по К., *перевод с ушедшего в прошлое языка, основанный на поведенческой очевидности и без опоры на словари*) господствуют исключительно *галлюцинации*. Смыслы же оказываются связаны со *стимулами*, завязанными на поведение: *...язык есть социальное искусство, которого мы достигаем на основе очевидности демонстрируемого поведения в социально опознаваемых обстоятельствах*. Суть перевода оказывается не сводима к процедуре сопоставления смыслов, коннотатов с вещами, а сами смыслы выступают у К. как *поведенческие позиции* (*...нет ничего в смысле, чего бы не было в поведении...*). *Онтологический релятивизм* (самообозначение К. своих взглядов) исходит из того, что вне значимости наших дискурсов об объектах рассуждать нелепо, наши представления о них всегда располагаются в контексте наличных теорий *сущее как таковое* вне поля устанавливающих его языка и теории немыслимо. (Тезис К. о неопределенности перевода как такового фундировал идею о непереводимости индивидуальных словарей философских, исторических, культурных на некий универсальный язык.) *Специфицируя теорию, мы должны, полагал К., полно и подробно расписывать все наши слова, выяснять, какие высказывания описывают теорию и какие вещи могут быть приняты как соответствующие буквам предикатов*. Предметы теории вне их интерпретаций в рамках иных теорий находятся за пределами человеческих смыслов. К. также достаточно однозначно обозначил свои материалистические ориентации и предпочтения в контексте отбора культурных универсалий и постулатов, входящих, по его мнению, в *ткань* нашего познавательного процесса: *...только физические объекты, существующие вне и независимо от нас, реальны... Я не признаю существования умов и ментальных сущностей иначе, чем в виде атрибутов или активности, исходящей от физических объектов, и, особым образом, от личностей*. Задача эпистемологии, согласно убеждениям К., обнаружение и реконструкция приемов, позволяющих проектировать развитие науки в контексте и на основании наличного чувственного опыта, изысканного и упорядоченного ею же самой. (Ср.: у К. все наши понятия основаны на прагматических соображениях: *физические объекты концептуально вносятся в ситуацию как удобные промежуточные понятия... сравнимые гносеологически с богами Гомера; с точки зрения гносеологической обоснованности физические объекты и боги отличаются только в степени, а не по существу*.) Будущий же опыт в контексте концептуализированного прошлого опыта, по К., вполне предсказуем. Философия в своем абстрактно-теоретическом измерении, по мысли К., выступает как компонент научного знания: например, *физик говорит о каузальных связях определенных событий, биолог о каузальных связях иного типа, философ же интересуется каузальной связью вообще... что значит обусловленность одного события другим... какие типы вещей составляют в совокупности систему мира?*. Не признавая проблем метафизического порядка, К. полагал, что лишь проблемы *онтологического* и *предикативного* типов имеют право на существование ответы на них не будут лишены смысла.